— Спасибо, — сказал Александр. — А что лучше, кора или прутья? Я знаю тут неподалеку старую яблоню, с которой можно надрать коры, а вот прутья мы можем и не найти.
— Ну вот, — сказал я. — Ты сам ответил на свой вопрос.
Он улыбнулся.
— И правда ответил, — сказал он. — Ладно, я добуду кору, а ты...
Я выставил ладони перед собой.
— Ого! — прервал я его. — Так я мобилизован что ли?
— Ты должен помочь мне сделать улей, — сказал Александр со странной нотой настойчивой мольбы в голосе. — Какой смысл знать, как что-то сделать, если ты не делаешь?
Я пожал плечами.
— А что плохого в знании самом по себе? — сказал я. — Нет, не задумывайся об этом, улей будет сделать быстрее. Ладно, я полагаю, ты хочешь, чтобы я нашел плющ.
— Да, — сказал Александр.
— И иглу, — добавил я. — Чтобы шить, нужна игла. И прежде чем ты спросишь — я могу сделать иглу из дерева, это несложно.
Александр замечательно быстро учился. Если у него и были недостатки, то это нетерпеливость — ему очень хотелось уметь что-то без унизительной необходимости учиться (я уверен, он именно так воспринимал это) или подчиняться тому, кто обладал знаниями, которых у него еще не было; он хотел заглатывать знания, как больной глотает лекарство — принял и чудесным образом получил все необходимые для выполнения задачи способности, пропустив промежуточные стадии полузнания и ученичества. Я говорил, скажем: «Вот так вот делается то-то и то-то», и он тут же перебивал меня — «Да, знаю», хотя было совершенно очевидно, что ничего он не знает. Но он удивительно быстро и цепко схватывал, а его способность сосредотачиваться была поразительна для человеческого существа его лет.
— Ну вот, — сказал он, рассматривая готовый продукт с удовлетворенным видом. — Хорошо получилось, правда ведь?
— Сгодится, — сказал я. — Было бы еще лучше, если б ты подождал, чтобы глина высохла, но работа закончена. Теперь, я думаю, ты хочешь выкурить пчел.
Он посмотрел на меня.
— Конечно, — сказал он. — А иначе не было никакого смысла делать улей. Пошли, попросим переносную жаровню у жреца в маленьком храме. Он скажет — бери. Он хорошо меня знает. Еще мы можем попросить у него пахучего ладана, он дает хороший дым.
Я рассмеялся.
— Это интересная идея, — ответил я, — использовать дорогущий заморский ладан для выкуривания пчел. Можешь, конечно, спросить, но я бы на твоем месте не раскатывал губу. Думаю, нам придется подождать, пока ты не станешь великим воином и завоюешь Острова Пряностей за Великим Океаном — и уж тогда сможешь тратить его сколько угодно.
Конечно, это только настроило его на более решительный лад, и разумеется, он добыл ладан. Самого лучше качества, между прочим; вонял он отвратительно — сладко и приторно.
— Подойдет в самый раз, — сказал я. — Если он так действует на нас, подумай только, каково придется пчелам.
Мы также реквизировали маленькую лопату и глиняный черепок, чтобы было чем выгребать обалдевших пчел. Когда мы добавили эти предметы к нашему инструментарию, я заметил, что Александр смотрит на них тревожным взглядом. Я спросил его, в чем дело.
— Я думал о той истории, — ответил он.
— О которой именно? — спросил я. — Их несколько, знаешь ли.
Он странно взглянул на меня, и я вдруг понял, что он совершенно лишен чувства юмора. Ну что ж, никто не совершенен.
— Та, о лидийцах, — сказал он. — Ну ты знаешь, про то, как они отправились воевать с персами, и были до того уверены, что победят, что взяли с собой кучу цепей, колодок и всего такого прочего, чтобы заковывать пленников, а кончилось все тем, что после битвы все это надели на них самих. Я много думал об этой истории, — добавил он.
— Правда? Ну что ж, разумно. Я, правда, не думаю, что пчелы закуют нас в цепи и отправят собирать мед с цветов.
— Я не имел в виду — буквально, — сказал он терпеливо. — Просто это немного... есть такое выражение...
— Испытывать провидение?
Он кивнул.
— Точно, оно. Но все же я думаю, что нам надо будет собрать их побыстрее, пока они плохо соображают, так что лучше все же взять это с собой.
Боги; много лет я не окуривал пчел и был совершенно не уверен, что смогу вспомнить, как это делается. Нужна определенная сноровка, чтобы большая часть дыма пошла в гнезда. Однако по ходу дела Александр присвоил мехи и вцепился в них с такой силой, что я даже не стал предлагать взять эту часть операции на себя. Небезынтересное отступление: несколько лет спустя я спросил его, помнит ли он этот эпизод, и он ответил да, конечно. В ходе беседы мы вспомнили, как он взял на себя самую сложную часть, и он сказал, что настоял на этом, поскольку понял, что тот, кто управляется с мехами, будет искусан с большей вероятностью, чем тот, кто держит треножник; если опасность поджидала в первых рядах, то он должен был занять эту передовую и самую опасную позицию, ибо был лидером. Он процитировал знаменитые строки Гомера, те самые, которые люди, вовсе его не знающие контекста, норовят извергнуть при каждом удобном случае:
Сын Гипполохов! за что перед всеми нас отличают
Местом почетным, и брашном, и полный на пиршествах чашей
В царстве ликийском и смотрят на нас, как на жителей неба?
И за что мы владеем при Ксанфе уделом великим,
Лучшей землей, виноград и пшеницу обильно плодящей?
Нам, предводителям, между передних героев ликийских
Должно стоять и в сраженье пылающем первым сражаться
— да только он все перепутал, а может быть, его учитель пользовался какой-то другой версией; каким-то образом он включил в свою цитату другой знаменитый отрывок о Главке Ликийце, так что четвертая строка звучала следующим образом: