И Аристотеля не было с нами в этой поездке.
Я бросил гадать, взял багаж и устроился в повозке.
Как и вчера, стоило мне появиться, и разговоры увяли; помню, я еще подумал — идиоты, еще один день вам скучать, ну да сами виноваты. Но тут, едва телега тронулась, Александр поднялся и пересел ко мне поближе.
— Это правда, — спросил он, — что у тебя в кувшине оказалась священная змея?
Я вздохнул.
— Может, и так, — сказал я. — А может, и нет.
Александру такой ответ ответ не понравился.
— Я задал тебе вежливый вопрос, — сказал он. — Это правда?
— Ладно, — ответил я. — Если бы ты спросил меня час назад, я бы ответил нет. Но к нынешнему моменту я уже успел открыть кувшин, и да, в нем сидела эта проклятая змея. Я чуть со страху не помер. Могу только предположить, что это кто-то пошутил.
Александр кивнул.
— Так и есть, — сказал он, — только это была не шутка. Я посадил ее туда.
В этот момент я был опасно близок к тому, чтобы изменить ход истории.
— Ты посадил ее туда, — повторил я.
— Я так и сказал только что.
— Прекрасно, — я глубоко вдохнул. — Не желаешь ли объяснить мне, зачем?
— Чтобы посмотреть, как ты отреагируешь, когда найдешь ее, конечно. Я хотел узнать, настоящий ты волшебник или фальшивый.
— Понятно. И к какому же заключению ты пришел?
Александр улыбнулся.
— Если бы ты был самозванцем, змея обязательно укусила бы тебя. Так что совершенно очевидно, что ты настоящий волшебник.
— Ты думаешь, я волшебник?
— Разве я только что не сказал?
— Ладно. С этим, значит, разобрались. Я волшебник. Убирайся с глаз моих, пока я не превратил тебя в крысу.
Это заявление Александру тоже не понравилось.
— Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? — яростно спросил он.
— О, но я могу говорить с кем угодно и как угодно. Я же волшебник, забыл? Официально.
— Да, но даже у волшебников всего одна голова.
Какое, подумал я, прекрасное начало отношений ученик — учитель.
— С другой стороны, если бы я не был волшебником, — ответил я, — тогда конечно же я не рискнул бы обращаться к твоему величеству в такой неуважительной манере. Ну? Я все еще волшебник?
В этот момент я поймал взгляд старика Леонида. Он хихикал себе под нос. Это мне тоже не понравилось. Вся ситуация, казалось, говорила — афинянин, убирайся домой, — и у меня возникло неприятно чувство, что я угодил в общество очень недалеких, примитивных типов, каждый из которых умнее меня.
— Если бы ты не был волшебником, — сказал Александр, — тебя бы укусила змея.
Я кивнул.
— Может, она и укусила, — ответил я. — Может, змея укусила меня, но я не умер, потому что я волшебник.
Тут мальчик по имени Гефестион наклонился вперед и улыбнулся. У него была добродушная улыбка того сорта, что как бы говорит «я знаю, что туповат, и прошу меня извинить», и которая способна избавить ее обладателя от множества проблем, вплоть до измены и убийства включительно.
— Может, он волшебник другого вида, — сказал он. — Не змеиный волшебник, но все равно волшебник. Кстати, что такое волшебник, если конкретно?
Я почувствовал себя так, будто меня только что арестовали, но арестовавший меня стражник пригляделся ко мне повнимательнее и отпустил восвояси, сказавши «Извиняюсь, ошиблись». Кроме того, я заметил прекрасную возможность, высунувшуюся из-за угла и умолявшую последовать за ней.
— Вот наконец разумный вопрос, — сказал я. — Кто может ответить? Что такое волшебник?
Никанор, младший сын Пармениона, поднял руку.
— Тот, кто владеет магией, — сказал он.
— Хорошо, — сказал я. — Давайте с этого начнем. Что такое магия?
Руку поднял его брат Филота — коренастый, широколицый парень, сидевший спиной к погонщику.
— Магия — это то, что дает тебе власть над людьми, — сказал он.
— Хороший ответ, — сказал я, — но слишком общий. Получается, что царь Филипп тоже волшебник. Не то чтобы я утверждал, что это не так, — добавил я, — Но лучше подумай еще.
Филота мгновение подумал.
— Ты пользуешься магией, чтобы заставить людей делать, что тебе угодно, — сказал он. — Если ты не царь или вроде того. Цари и другие люди вроде того пользуются своим правом.
— Понятно, — ответил я. — В таком случае позволь показать тебе кое-какую магию. Вот, вытяни руку.
Филота посмотрел на меня с мрачным подозрением, но сделал, как я просил.
— Ну вот, — сказал я, вытащив изо рта обол и положив ему на ладонь. — Вот тебе магический талисман. Отправляйся к пекарю, вели ему отдать буханку хлеба и вручи этот талисман. Он сделает в точности, как ты скажешь.
На мгновение воцарилось озадаченное молчание, потом кто-то рассмеялся. Насколько я помню, это был Гефестион. За ним рассмеялись все остальные — не только потому, что это была смешная шутка, но из-за разрядившегося напряжения. То есть, все остальные, за исключением Александра. Тот только взглянул на меня.
— Так значит, ты волшебник, — тихо сказал он.
— Да, — ответил я. — И волшебству я научился от великого и могущественного афинского мага по имени Диоген. Он научил меня напускать на людей чары, так что они верили всему, что я говорил им; а если люди чему-то верят, то очень скоро это оказывается правдой.
Александр покачал головой.
— Чепуха, — сказал он.
— Правда? — я приподнял бровь. — Ладно. Предположим, ты поверишь, что я царь Македонии. Предположим, все в Македонии поверят в это. Разве это не станет правдой?
Он покачал головой.
— Нет, — ответил он. — Это станет ложью, в которую все верят.
— Это первоклассное определение правды, — сказал я.
— Нет, это не так, — ответил он.