Александр у края света - Страница 55

Я кивнул.

— У нас в Афинах целое море законов, — сказал я. — Справедливости нет, но законов просто завались. Их столько, что нам приходится нанимать специальных людей, чтобы запомнить их все. Думаю, мне здесь понравится.

Он покачал головой.

— Будь осторожен. В Македонии государство убивает людей.

— А! — улыбнулся я. — У нас все не так. В Афинах государство лишает жизни по несколько десятков человек каждый год, но убийством это не является. В чем дело, Лисимах? Ты пытаешься меня напугать, чтобы я сбежал?

Он яростно потряс головой. Из его волос в разные стороны полетела всякая мелочь.

— Оставайся, если хочешь. Живи здесь столько, сколько хочешь. Просто помни, вот и все.

Я высвободил руки и встал.

— Можешь не сомневаться, — сказал я. — Я запомню.

И запомнил.

Глава восьмая

Рассказывают, будто однажды Филипп Македонский поспорил с юным Александром.

— Какой смысл для меня в изучении всей этой политической теории, литературы и прочего? — спросил царевич. — Когда я стану царем, мне это не пригодится.

— Не стоит так думать, — сказал Филипп. — Царствовать — это быть не тем, кто ты есть, а тем, что ты есть. И не забывай, мы не персы или египтяне, мы македонцы. И если македонцы примут тебя царем, то не потому, что я тот, кто я есть, а потому что ты тот, кто ты есть.

Трогательно, правда? Притом что полное вранье. Когда Филиппу случалось сказать что-нибудь юному Александру, это было, как правило «А ну вали отсюда, не видишь, я занят?»

Я-то знаю, я там был. Вот почему все эти милые маленькие виньетки о семейной жизни в Пелле вызывают у меня такое странное чувство. Большая их часть — волшебные сказки, огрызки мифов и легенд, а как всем известно, мифы и легенды оперируют давно минувшим и далеко расположенным, а не тем, что произошло только давеча и в знакомых местах. Как они смеют делать их частью моей собственной жизни? Слушая эти истории, я чувствую себя как человек, вернувшийся с рыбного рынка, куда он ходил за килькой, и обнаруживший, что дом его захвачен и превращен в храм некоего бога, его тезки, а прихожане не позволяют ему даже войти внутрь, не то что взять оттуда что-нибудь, хотя бы и чистую тунику.

Первым уроком в первый день учебы была военная история.

Верно говорят: лучший способ научиться чему-то, в чем ты совершенный невежда — это учить этому других. И ключевым шагом, конечно, является признание собственного невежества перед самим собой.

А вот еще более верно говорят: ничего не знаешь — наври.

Они сидели кружком в тени фигового дерева. Было жаркое позднее утро, тихое и спокойное, если не считать мух. Я пересек двор, они замолчали и уставились на меня.

Бывало, могучие мужи умирали и из-за меньшего.

Но я не могучий муж, а посему просто уселся, прислонившись спиной к стволу этого великолепного дерева, опустил шляпу на глаза и сказал:

— Военная история.

Никто не произнес ни слова. Я досчитал в уме до двадцати.

— Хорошо, — сказал я. — Вот вам одна военная история. Ификрат из Афин, друг моего отца, как-то разбил лагерь в посреди дружественной территории. Он приказал своим людям выкопать ров и окружить лагерь частоколом. — К чему это? — спросили его. — Никто не нападет на нас здесь. — На это Ификрат только покачал головой. — Не стоит так думать, — сказал он. Самое худшее, что может сказать военачальник, это «О боги, я ничего подобного не ожидал». И вот поэтому, господа, мы и изучаем военную историю. Поняли?

После короткого, вежливого молчания кто-то спросил:

— Твой отец правда знал Ификрата?

Это меня поразило. Об Ификрате у меня было самое смутное представление — невысокий неряшливый человечек, который однажды отобедал у нас, оскорбил флейтистку действием и заснул лицом в тарелке с подкопченным угрем... но это ужасное дитя было определенно гораздо глубже осведомлено о карьере этого великого человека, чем я.

— Да, — ответил я. — А теперь может ли кто-нибудь назвать три причины, по которым финикийские колонисты из Карфагена разобьют наголову финикийцев из Финикии, если между ними случится война?

На сей раз молчание было долгим; все смотрели на Александра, а тот думал.

— Ты, — сказал я, указав на узколицего мальчика, сидящего справа. — Есть идеи?

Парень опешил, но быстро пришел в себя.

— Карфагеняне наберут наемников, — сказал он. — Наемники воюют за деньги, а не за честь, и дерутся, чтобы побеждать.

Я кивнул.

— Верно. Ты — Гефестион, так? — ты что думаешь?

Гефестион потер кончик носа тыльной стороной ладони.

— Карфагеняне много раз воевали с греками, — сказал он. — А финикийцы из Тира — нет, поэтому у них не было возможностей и поводов учиться.

— Хорошо, — сказал я. — Александр, какова третья причина?

Александр посмотрел на меня, прежде чем ответить.

— Если бы между Карфагеном и Тиром началась война, — сказал он, — то Тир воевал бы для того, чтобы установить свою власть над бывшей колонией, а Карфаген бился бы за свою свободу. Карфагеняне сражались бы яростнее, потому что им больше терять.

Я опять кивнул.

— Это хороший ответ, — сказал я. — Но он противоречит тому, что твой друг только что сказал о наемниках. Ты с ним не согласен?

Александр посмотрел вверх и снова опустил глаза.

— Я согласен, — сказал он. — Но командовали бы все равно карфагеняне, даже если бы все воины были наемниками. Дай обученным, опытным воинам непреклонных военачальников — и ты скорее всего победишь.

Я выпрямился.

— Это хорошо сказано, — заметил я. — Вы явно уже знаете основы. Но могу поручиться, что чего вы не знаете, так это главного секрета военной истории; а не знаете вы его потому, что хотя он известен всем успешным военачальникам, никто из них никогда о нем даже не упоминал. Даже собственным братьям, возлюбленным и сыновьям. Хотите узнать этот секрет?